Нулевой фрагмент циклаВ воздухе -
Окно, раскрытое для нас,
Невидимое в зыбкой тени раскидистого граба.
К краям его ладонью прикоснись -
И всколыхнется мир по обе стороны его,
И донесет прохладным ветром запах -
Так пахнут новые созвездия, и новые пески, и пальмы,
И новый свет на коже. Так пахнет новая вселенная,
В которую влечет нас. Кем-то порожденная,
Она веками нас ждала под тенью граба.
*** Несколько дорог вели к селению Гелван-гленн с севера, востока и запада. Все они отличались друг от друга, как отличается журчание горного рожка от низкого, трубного голоса валторны. Северная тропа мерцала маленькими звездочками светлячков и стлалась от дома Оуэна мимо деревянной изгороди, поросшей плетистыми розами, через тисовую рощу, мимо озерца, глубокого лишь в полнолуние, вдаль, за тысячелетние валуны. Еще одна, каменная, начиналась вблизи поместья Клох-Амран, шла через туманную долину, в пустоши. Колокольная песнь камней слышалась на этой дороге.
Широкая улица, соединяющая центр деревни с ее западной частью, уже после кондитерской и домика Энджела рассыпалась на несколько тропинок, и они исчезали в разных направлениях: держась одной, можно было попасть прямиком к мглистым болотистым равнинам, другая уводила в леса, третья была выходом к реке Атиль, еще одна – к Янтарному морю.
Иногда дороги менялись местами.
Рена жила неподалеку от пути Тобарбелах. «Колодезной дорогой» называли его от того, что он проходил в нескольких метрах от вырытого в незапамятные времена и отстроенного каменного колодца, которому, возможно, довелось напоить однажды самого Мирддина Эмриса. Сейчас колодец окружали кусты сирени, а чуть дальше рос молодой граб. Вересковая мягкая дорожка спускалась мимо него, вилась вдоль ручья, бегущего на северо-запад с пригорка, где стоял дом – добротный, хорошо сложенный дом из прочного дуба, с изящными резными панелями и медными дверными ручками, украшенными круглым орнаментом. Усадьба называлась Ихе-Гриен. Чуть дальше, за поворотом ручья, дорожка порастала папоротником и таяла в туманных холмах, похожих друг на друга.
Медовые солнечные пятна на скрученном стволе граба плыли, подчиняясь магии заходящего солнца. Рена положила в ящичек стола колоду длинных карт с темно-синей каймой. Оливер должен был прийти сегодня, и ей следовало тщательно объяснить ему про дозировку и смешивание препаратов, чтобы не вышло как в прошлый раз. На столе появились две чашки и особый заварник, баночка с облепиховым джемом и печенье. Рена внимательно оглядела комнату для встречи гостей. Что-то казалось ей незавершенным. Она вспомнила знак «перевернутого пути» на одной из карт, символ, который не вписывался в общую картину болезни Оливера. Рена прошлась вдоль стеллажа с медицинскими книгами, хмуро перебирая корешки. Вздохнула. И, сама не зная, для кого, принесла из кухни еще одну чашку и еще один заварник – с обычным чаем.
В дверь вежливо постучали. Оливер всегда являлся вовремя, за исключением тех случаев, когда не мог явиться совсем.
- Заходи...- Заходи, - велела она мальчишке. Быстро, внимательно окинула взглядом его тающее тело и упрямые движения. Он по-прежнему сжимал кулаки, когда делал усилие над собой.
Оливеру исполнилось тринадцать две недели тому назад, и у Рены был припрятан для него подарок, но она твердо решила отложить его напоследок.
- Сегодня начнем с трав. Садись, дыши.
Она сунула ему под нос глубокую кастрюлю, над которой клубился ароматный дым. Оливер только поморщил лоб и принялся вдыхать пары, наклонившись к кастрюле почти вплотную. Через пять минут основной жар вышел, Рена накинула на русоволосую голову мальчишки одеяло, и так он просидел еще какое-то время. Когда травы отдали все, что могли, и одеяло было разрешено убрать, Оливер вынырнул раскрасневшийся, взмокший и явно чуть более живой, нежели до процедуры.
- Чай! – удовлетворенно провозгласила Рена. - Рябина и болиголов.
Оливер понюхал напиток.
- Там что-то еще? – он посмотрел на нее зеленовато-карими глазами.
- Молодец. Сегодня я решила добавить солодку, - Рена пододвинула ему тарелку с печеньем. – Ешь.
Глаза Оливера имели свойство менять оттенок от ясного, хризолитового, будто молодая трава, до темно-оливкового цвета топящей пустоты.
- Солодку не для сладкого вкуса, конечно, - пробормотал Оливер и отхлебнул из чашки.
Рена поджала губы.
- Не для вкуса, - подтвердила она.
- Мне становится хуже, да? – прямо спросил Оливер.
Рена перестала раскладывать вещи на столе и спокойно поглядела на мальчишку. Этот пациент давался ей иначе, чем остальные.
- Да, сейчас твое состояние ухудшается, - слова резанули воздух. – Только давай-ка мы пока не будем ставить крест. У тебя есть что можно лечить, и я буду это лечить. Мы не все пункты нашего плана еще прошли. Нам есть что противопоставить болезни, понимаешь?
- Я понимаю, - сказал Оливер. Был ли он при этом согласен, Рена не ведала, но хвала Мерлину, он безропотно выполнял все ее предписания.
Рена надеялась, что он хочет жить. Они никогда не говорили об этой стороне вещей.
- Оливер, сегодня тебе нужно лечь спать у меня, - мягко сказала Рена. – После такого лечения необходимо спать, а дома сам ты не уснешь.
- Это нужно именно сегодня? – он встал с кушетки. Его лицо впервые выглядело обеспокоенным, и Рена почувствовала, как только что отняла у него надежду на что-то.
- Да, иначе никак.
Оливер запустил руку в волосы и постоял несколько секунд, закрыв глаза.
- Раз иначе никак, значит никак, - наконец, сказал он рухнувшим голосом.
Можно было только гадать, на что направлены его мысли.
- Пойдем, покажу тебе новые препараты, – она подтолкнула его к выходу из комнаты. – Запишешь кое-что.
***
Северная Лира кралась по запорошенной каменной дорожке мимо диковинных домиков с низкими крышами и ухоженными яблоневыми садиками в западной части деревни Гелван-гленн. Садики эти таились за невысокими металлическими изгородями, узорчатыми и изящными, хрупкими в тонком слое серебристого инея. Красные с оранжевыми боками яблоки висели на склонившихся под их тяжестью ветках, точно елочные игрушки. Некоторые упали на землю и лежали, присыпанные крупицами снега, выделяясь ослепительно праздничными кляксами на белом полотне. В этой части деревни зимы было больше.
Рождественские яблоки были самыми любимыми у большинства жителей. Они запекались в пирогах - "Пирогах, которые невозможно испортить", - или подавались во фруктовых тарелках под терпкое вино из глубоких погребов, или елись прямо так, и сок тек при каждом надкусывании, сладкий с кислинкой, и пальцы бывали липкими от этого сока.
Северная Лира тихонько фыркнула от попавшего в нос запаха корицы из ближайшего дома, за дверьми которого царила предрождественская суматоха. Выгнув спину, белоснежная лисица взъерошила мех и стряхнула с него комочки снега. Еще не хватало носить в Рождество мокрую шкурку. Перепрыгнув узенький замерзший ручеек, слишком скользкий, чтобы пытаться ступить на него, она оказалась по ту сторону владений нелюбимых ею Гарретов, прямиком у тайной лазейки, ведущей в сад Оливера.
Северной Лире нравился мальчишка. Высокий и крепко сложенный, он, однако, казался неуловимо прозрачным и незащищенным - может быть, тому причиной были его меняющие цвет глаза, в которых прятались бесконечные лабиринты пройденных вселенных, мерцали знакомые ему звезды, и пели ветра, которых никогда не существовало здесь.
Жители деревни поколениями приспосабливались к проделкам чародейски ведущей себя действительности. Пришедшийся на Новый Год сбор урожая, неделя дождей с чистейшего солнечного неба в прошлом мае, тыквы, вздумавшие вырасти из розовых кустов в январе позапрошлого года... Это был их дом, и таково в нем было положение вещей. В других местах, не охваченных влиянием столь изменчивой окружающей среды, любящей побаловать сюрпризами, они чувствовали себя неуютно.
Дом, на крыльце которого остановилась лисица, не походил на остальные дома. В любое время года, будь то душный февраль или промозглый, туманный декабрь, этот дом выглядел так, словно в нем жило Летнее Утро. Из этого места веяло теплом, здесь все было пронизано светом того сорта, который, бывает, прячется в каплях росы, или в чайной ложке, или в чуть колыхающихся тюлевых занавесках, и этот свет исходил от самого дома, от его прочного крыльца, от деревянных ступенек и перил, от низкой крыши, покрытой мягкой травой. На передней стене висели пять или шесть баночек с ветками мимозы. Вокруг раскинулся небольшой, но пышный сад, в котором росло то, что нравилось Оливеру. Розы здесь были розами, а тыквы тыквами, и яблоки в этом саду поспевали тогда, когда их об этом просили.
"Его нет ", - размышляла Северная Лира, чуть поведя носом. Она вспомнила, как в последний раз, когда они виделись, накануне дня его рождения, совершенно случайно она услышала разговор, не предназначенный для ее ушей. Оливер беседовал с забежавшим в гости Энджелом. Обволакивающий масляный свет сочился из приглушенной коридорной лампы, рядом с которой Северная Лира остановилась и залюбовалась тонкой серебристой паутинкой в углу. Из-за двери, ведущей в спальню Оливера, донеслось недовольное ворчание Энджела.
- Только о себе и печешься. А ей не сказал. Скажи ей.
- Думаешь?
- Ты ведь хочешь ей рассказать, болван.
- Сам болван. Что она будет с этим делать?
- А что она будет делать, не зная этого? Потом?
В тот раз Оливер ей так ничего и не сказал.
Покрутившись на месте, лисица выбрала направление. Оливер ушел недавно, и след еще был ярок. Он вел на северо-запад, мимо кондитерской отца Энджела, прямо к пути Тобарбелах. Несколько поместий располагалось в том направлении, но Северная Лира уже знала, куда ей нужно. В Ихе-Гриен.
***
Опершись передними лапами на край окна, белоснежная лисица заглянула в комнату. Свет включен не был, и помещение, погруженное в сумерки, казалось серым. Оливер полулежал на кушетке рядом с окном, в его руке торчала игла. От иглы шел вверх прозрачный провод, по которому медленно спускались искорки капель. Глаза Оливера были закрыты. Лисица прижала уши и тихо зарычала._____________
* Гелван-гленн - (гаэль.) "Долина воробьев"
* Клох-Амран - (ирл.) "Песнь камней"
* Тобарбелах - (ирл.) "Колодезный путь"
* Ихе-Гриен - (ирл.) "Ночное солнце"