Лежу лицом к окну, смотрю в смутно-белое небо и на верхушки бездвижных деревьев, с которых почему-то еще не слетели тяжелые коричневые сережки листьев. Снег быстро падает редкими хлопьями, похожими больше на маленьких стремительных овечек, летящих к земле. Обвините в узколобии и зацикленности на собственных взглядах, но я слабо понимаю, как можно хотеть так мало этой жизни, а, при наличии все-таки желания, так мало делать для того, чтобы желаемое получить. Жизнью я с легкой руки могу назвать те тонны книг, которые можно прочесть, и перелеты, которые можно совершить, а еще то несметное количество блюд от крем-супа с брокколи до бананового десерта, томящихся пока лишь в виде рецепта где-нибудь глубоко в одной из кухонных полок; и елочные игрушки, сшитые своими руками, и открытки из разных уголков земли, подписанные родным и близким; незнакомые языки, диковинные обычаи, навыки, которым можно посвятить время и любопытство; песни и музыку, много музыки, и музыкальные инструменты, и тихие вечера под струящееся плетение струн гитары, маракасов, колокольчиков и чьего-то голоса, поющего разные истории. Можно писать собственные истории, петь новые песни, изобретать созвездия; отдаваясь порыву энтузиазма, находить неведанные доселе вкусы, и оттенки, и запахи.
Почему-то люди, которые стоят на грани, видят это, ценят, пользуются. Обладатели же потенциально большего отпущенного срока проживают каждый день, до оскомины похожий на вчерашний.