Старайся, чтобы над твоей жизнью всегда оставался кусок неба... Душа у тебя милая, редкостная, артистическая, не лишай ее того, что ей нужно.
(с) М. Пруст, "В сторону Сванна"
(с) М. Пруст, "В сторону Сванна"
Продолжая вот это повествование, пишу следующую часть.
Дед не уставал хвалить бабушку во время ужинов.
- Дашенька, ты не находишь, что эта курочка восхитительна? - говорил он.
Я тоже восторгалась курицей, и потом он обращался к самой бабушке:
- А ты, Розочка, не находишь, что все это весьма и весьма недурственно? - его манера выражаться была показательно-книжной, и он это прекрасно понимал и делал так специально, как будто хвастаясь своей грамотностью.
Бабушка усмехалась и отвечала, немного скучающе, потому что эти вопросы ей, как и мне, успели надоесть:
- Давно нашла, не потерять бы.
И дед смеялся, показывал мне на нее и отмечал:
- Вот она всегда так говорит! - а потом прибавлял: - Я едал во многих местах, знаете ли, меня приглашали и в дорогие рестораны, и угощали в домах, когда я еще работал инспектором, и чего я только не пробовал. Но Розочкины ужины - наивкуснейшие, никто не готовит лучше.
А бабушка ставила на плиту чайник и отмахивалась:
- Да ладно чушь-то говорить.
И улыбалась едва заметно, а ее руки продолжали делать то, что делали, мысли витали где-то в других сферах, она ходила по кухне и занималась хозяйскими делами.
После ужина наступало время разговоров и настольных игр, среди которых большее внимание уделялось шахматам и картам. В самом начале, когда дед только объяснял мне принципы шахматной игры, он, как мне теперь кажется, поддавался, потому что слишком уж часто проигрывал - хотя это не было очень благородно с его стороны, и сейчас я поругала бы его за это. Через некоторое время играть с ним в шахматы стало неинтересно, потому что мне казалось, что он играет примитивно, что не очень хорошо с моей стороны по отношению к нему, человеку незаурядного ума, эрудированному и с большим арсеналом знаний и опыта. Но мы играли, и любовью к шахматам я обязана ему.
Если мы играли в карты или домино, к нам присоединялась бабушка, и тогда мы с ней вместе оставляли деда на третьем месте, что очень веселило нас, а он прикидывался по-настоящему проигравшим и смеялся над собой вместе с нами. Дед вообще часто шутил, и его шутки порой были весьма глупыми, от чего он получал от бабушки укоризненный взгляд или критику, или раздраженное "Ну что ты такое говоришь, Витя, ерунду какую-то", но раздражение это было добрым, потому что она понимала, что он специально так пошутил, и всякий раз она улыбалась, а он радовался и громогласно заявлял:
- Так мне что главное? Что бы ты, Розочка, посмеялась! Ты смеешься, и мне радостно, а хорошие эмоции это всегда лекарство. Вы у меня, - он смотрел на меня и бабушку, - две самые мои дорогие, мне хорошо, когда вы смеетесь, я, может и глупость сказал, но вы же ей улыбнулись!
Дед разговаривал громко, много, размахивая руками и наклоняясь к человеку, вероятно, полагая, что иначе его не расслышат, потому что его слух уже подводил его, и иногда бабушка недовольно говорила ему быть потише, пока не стала хуже слышать сама. С возрастом меня стала часто выводить из себя его манера наклоняться к собеседнику - мне никогда не нравилось, если кто-то слишком рядом и дышит на меня - и я старалась отстраниться, но так, чтобы не обидеть его, или сесть таким образом, чтобы он не мог до меня дотянуться. Но мне всегда нравились его рассказы, в детстве я просила повторять их снова и снова, и он рассказывал не уставая - дед любил говорить о себе и своей жизни, и ему было что нам поведать.
to be continued